Сравнительный анализ специфических и неспецифических маркеров у пациентов с различными стадиями фиброза печени при хроническом гепатите С


DOI: https://dx.doi.org/10.18565/epidem.2022.12.4.61-7

Николаева Л.И., Шевченко Н.Г., Дедова А.В., Сапронов Г.В., Самохвалов Е.И., Вахромеев А.А.

1) Национальный исследовательский центр эпидемиологии и микробиологии им. почетного академика Н.Ф. Гамалеи Минздрава России, Москва, Россия; 2) Российская медицинская академия непрерывного профессионального образования Минздрава России, Москва, Россия
Цель исследования. Изучение возможной связи между отдельными стадиями фиброза печени (ФП) у пациентов с хроническим гепатитом С (ХГС) и их вирусологическими, серологическими и иммуногенетическими показателями.
Материалы и методы. Сформировано 5 групп из 150 пациентов в зависимости от стадии ФП, который определяли методом транзиентной фиброэластометрии. Выявление РНК вируса гепатита С (ВГС) и ее количественную оценку осуществляли методом ПЦР с обратной транскрипцией, используя 2 варианта набора «РеалБест РНК HCV». Антитела к ВГС детектировали в тест-системах «РекомбиБест анти-ВГС IgM» и «РекомбиБест анти-ВГС-спектр». Генотипирование полиморфных локусов генов IFNL3 (rs8099917 T/G) и IFNL4 (rs1297960 C/T) выполняли, используя набор «Иммуногенетика IL28B».
Результаты. Сравнение вирусологических показателей не выявило достоверной связи с определенной стадией ФП. Среди специфических антител ассоциация с фиброзом F2–F4 обнаружена только у анти-ВГС IgM (р < 0,001). Частота выявления этих антител достоверно увеличивалась от стадии F0 (46,7%) к F4 (93,3%). Соотношение вариантов генотипов по полиморфным локусам генов IFNL3 и IFNL4 менялось по мере увеличения ФП. В группе пациентов с циррозом печени доминировал генотип CT–TG, различие относительно участников с F0 достоверно (р = 0,0009).
Заключение. К прогностическим маркерам предстоящего цирроза печени относятся анти-ВГС IgM в высоких титрах и генотип CT-TG в полиморфных локусах генов IFNL4 (rs1297960 C/T) и IFNL3 (rs8099917 T/G).

Гепатит С (ГС) – инфекционное заболевание, вызываемое парентерально передающимся вирусом ГС (ВГС). Отличительная особенность данного вируса – его способность часто вызывать развитие хронической формы инфекции. В нашей стране доля лиц, имеющих антитела к ВГС, по оценкам зарубежных эпидемиологов, составляет 3,1–4,0% [1, 2]. Отечественные эксперты оценивают количество инфицированных лиц в 4,2 млн чел., что соответствует 2,9% [3]. С 2001 г. в нашей стране наблюдается стабильное снижение заболеваемости острым (ОГС), а с 2009 г. – хроническим ГС (ХГС) [4]. В 2020 г. среди впервые зарегистрированных случаев хронических вирусных гепатитов первое место занял ХГС – 24,5 тысячи случаев. В 2021 г. заболеваемость гепатитом С составила 27,8 случая на 100 тыс. населения, что в 1,47 раза меньше чем в 2009 г. [5].

В большинстве случаев ОГС протекает бессимптомно и с частотой около 70–85% завершается развитием ХГС, который также может иметь бессимптомное течение в начальном периоде болезни. Если у пациента не выявлен ГС и не проводилась специфическая терапия, поражение печени постепенно прогрессирует и может завершиться развитием цирроза печени (ЦП) у 30% пациентов и у 5% – первичной гепатоклеточной карциномы (ГКК).

С 2011 г. началась принципиально новая терапия ГС – препаратами прямого противовирусного действия (ПППД). Эффективность лечения различными комбинациями ПППД очень высока, более 95% [6, 7]. Успехи новых схем терапии позволили ВОЗ объявить возможность снижения к 2030 г. на 90% числа случаев инфицирования ВГС, на 65% снизить смертность и прогнозировать охват новой терапией 80% больных людей [8]. Однако у пациентов, достигших устойчивого вирусологического ответа (УВО) после лечения ПППД, сохраняется риск повторного заражения, развития скрытой (оккультной) формы инфекции и ГКК [9–11]. По данным ВОЗ, даже после внедрения новой терапии ежегодно в мире умирают около 300 000 больных ХГС, в основном из-за ЦП и ГКК [8]. Профилактическая вакцина от ГС пока не разработана.

Установлена зависимость эффективности противовирусной терапии от степени поражения печени [12]. Чем меньше стадия фиброза печени (ФП), тем с большей вероятностью достигается УВО. Оценку стадии ФП в настоящее время чаще всего выполняют неинвазивными методами: транзиентной или магнитно-резонансной фиброэластометрией и различными вариантами анализа сывороточных биомаркеров [13].

Известно, что вероятность самопроизвольной элиминации вируса в острой фазе болезни ассоциирована с генотипом СС в полиморфной области гена IFNL4 (rs12979860 C/T) [14]. Пациенты, имеющие этот генотип, часто успешно завершают лечение при некоторых вариантах ПВТ [15, 16]. Установлено, что эта полиморфная область гена влияет на продукцию относительно недавно открытого интерферона-λ3, который вовлечен в цепь событий, приводящих к элиминации ВГС, и, возможно, оказывает влияние на скорость поражения печени при ХГС [17]. Однонуклеотидные вариации генов IFNL3 и IFNL4 в полиморфных локусах rs8099917 T/G и rs12979860 C/T влияют на стабильность матричной РНК, с которой транслируется интерферон-λ3, и на его содержание в крови [18].

Цель исследования – изучение возможной связи между отдельными стадиями ФП у пациентов и их вирусологическими, иммунологическими и иммуногенетическими показателями.

Материалы и методы

В исследовании участвовали 150 пациентов с ХГС (до начала терапии) в возрасте 18–60 лет: 81 (54%) мужчина и 69 (46%) женщин. Все участники не имели ВИЧ-инфекции, онкологических и гематологических заболеваний и гепатита, вызванного другими этиологическими агентами. Проведение данного исследования было одобрено этическим комитетом Российской медицинской академии непрерывного профессионального образования (протокол №7 от 17.05.2016 г.), были получены информированные согласия пациентов на обработку их данных и проведение исследований крови. Для сравнительного анализа генетических данных была сформирована группа сравнения, которую составили 150 здоровых добровольцев. Время сбора образцов – с 2016 по 2021 г.

Транзиентную фиброэластометрию выполняли на приборе Fibroscan FS 502 (Echosens, Франция). Для оценки степени выраженности фиброза была использована шкала METAVIR. По результатам анализа участники были разделены на 5 групп по 30 чел.: 1-я – без фиброза (F0), 2-я – с фиброзом в стадии F1, 3-я – в стадии F2, 4-я – в стадии F3 и 5-я – в стадии F4.

Обнаружение РНК ВГС и ее количественную оценку проводили высокочувствительным методом полимеразной цепной реакции с обратной транскрипцией (ОТ-ПЦР), используя набор реагентов «РеалБест РНК HCV», качественный и количественный вариант («Вектор-Бест», Россия).

Генотипирование ВГС выполняли методом ОТ-ПЦР с системой специфических праймеров или методом автоматического секвенирования зон генома 5’-NTR-core, NS5B, используя секвенатор 3130xl Genetic Analyzer (Applied Biosystems/Hitachi, Япония) [19, 20].

Антитела к антигенам ВГС выявляли иммуноферментным методом в сертифицированных тест-системах «РекомбиБест анти-ВГС IgM» и «РекомбиБест анти-ВГС-спектр» («Вектор-Бест», Россия), характеристика которых описана ранее [21].

Генотипы пациентов по полиморфным локусам генов IFNL3 (rs12979860 С/T) и IFNL4 (rs8099917 T/G) устанавливали методом ПЦР в режиме реального времени, используя набор реагентов «Иммуногенетика IL28B» и детектирующий амплификатор «ДТлайт» («ДНК-технология», Россия).

Статистическую обработку выполняли, используя пакет программ Statistica 10.0 (StatSoft Inc., Tulsa, США). Количественные показатели в группах пациентов представляли как среднее арифметическое или геометрическое ± двойная стандартная ошибка среднего. Тест на нормальность распределения выполняли, используя описательную статистику (normal probability plot). При наличии нормального распределения для оценки достоверности различий использовали t-критерий Стьюдента, в иных случаях применяли критерий χ2 (при необходимости с поправкой Йейтса) и точный метод Фишера. Корреляцию признаков оценивали методом Спирмена. Различия между сравниваемыми величинами (признаками) признавали статистически достоверными при p < 0,05.

Результаты и обсуждение

В анализируемых группах доля мужчин постепенно увеличивалась от 1-й к последней (46,7% против 60,3%; р > 0,05). Различия в длительности заболевания между группами колебались в пределах от 4,15 до 5,85 года. Активности АЛТ и АСТ постепенно нарастали от 1-й группы к последней (р > 0,05). Различия в доле пациентов с нормальными значениями печеночных ферментов между 1-й и последней группами достоверны (33,3% против 6,7%; р = 0,0211 и 36,7% против 6,7%; р = 0,0102 соответственно). Коэффициент корреляции Спирмена при сопоставлении стадий фиброза и доли участников с нормальными показателями АЛТ и АСТ по группам составил -0,9 (уровень значимости р < 0,05).

Данные по вирусной нагрузке (ВН) и частоте выявления отдельных субтипов ВГС в группах представлены в табл. 1. В группах со 2-й по 5-ю преобладали пациенты с ВН в диапазоне 105 МЕ/мл, только в группе без фиброза чаще выявляли пациентов с виремией в диапазоне 106 МЕ/мл. Наблюдается увеличение доли пациентов с виремией в диапазоне 105 МЕ/мл от 1-й группы к 5-й (р = 0,0201). Доля пациентов с виремией в диапазоне 104 МЕ/мл во всех группах была без существенных изменений, оценить колебание доли пациентов с виремией в диапазоне 107 МЕ/мл невозможно из-за наличия таких пациентов только в 3 последних группах.

63-1.jpg (75 KB)

Во всех группах доминировал ВГС субтипа 1b. В 1-й группе доля пациентов с ВГС субтипа 3а была близка к доле субтипа 1b (43,3 и 46,7%). Нарастание частоты обнаружения ВГС субтипа 3а от 1-й группы к последней было статистически недостоверно (р > 0,05). Надо отметить, что изменение структуры субтипов ВГС в группах отражает процесс распространения отдельных субтипов в Российской Федерации в течение последних 25 лет. Интенсивное проникновение и распространение ВГС субтипа 3а происходило в 1980–1990 гг. Постепенно этот субтип стал вытеснять лидирующий субтип 1b. В нашем исследовании в группе лиц, инфицированных около 25 лет назад (5-я группа), доминировал субтип 1b (66,7%). ВГС генотипа 1 часто обнаруживали у пациентов с ЦП, поэтому его считают ассоциированным с развитием цирроза [22, 23]. Однако и вирус генотипа 3 тоже рассматривают как неблагоприятный, так как с ним связано частое развитие стеатоза, что ускоряет фиброзирование печени [24, 25]. В нашем исследовании доля лиц, инфицированных ВГС субтипа 3а, была незначительна в группе участников с ЦП из-за невысокого содержания этого субтипа в популяции больных в 1990-е гг. [26]. В 2011–2014 гг. частота обнаружения субтипов 1b и 3а у инфицированных в Российской Федерации снижалась [27].

Результаты анализа специфических антител представлены в табл. 2. Выявлено нарастание титра анти-ВГС IgM от 1-й группы к последней, однако различия не имели статистической достоверности из-за значительных индивидуальных колебаний.

64-1.jpg (159 KB)

По мере увеличения стадии фиброза наблюдается нарастание моды (наиболее часто встречаемой величины) титра анти-ВГС IgM с 1:8 до 1:128. Только для анти-ВГС IgM обнаружено достоверное снижение (p < 0,001) количества пациентов, не имеющих этих антител, начиная с 3-й группы. Различия удельного веса пациентов без анти-ВГС IgM в 1-й и 5-й группах достоверны (р = 0,0001). Наличие анти-ВГС IgM и увеличение их титра ассоциировано с нарастанием стадии ФП (ρ = 0,9; р < 0,05). Поскольку анти-ВГС IgM образуются на новые антигенные детерминанты, очевидно, что мутации в вирусной РНК происходят чаще при высоких стадиях фиброза, которым соответствует большая длительность инфекции.

При сравнении среднегрупповых титров антител (IgG) к антигенам core, NS3, NS4ab, NS5a обнаружены легкие вариации и, в ряде случаев, их постепенное увеличение по мере нарастания стадии фиброза. Однако различия не достигли статистической достоверности, вероятно, из-за значительных индивидуальных колебаний в группах. Эти антитела не ассоциированы с увеличением стадий фиброза. Анти-core IgG и анти-NS3 IgG были обнаружены у всех участников, в отличие от антител к NS4ab и NS5a. Изменение доли участников, не имеющих анти-NS4ab IgG, от 1-й группы к 5-й статистически не достоверно (р < 0,05).

Известно, что однонуклеотидный полиморфизм генов IFNL3 (rs8099917 T/G) и IFNL4 (rs12979860 С/T) влияет на самопроизвольную элиминацию ВГС в случае острой инфекции и при некоторых видах ПВТ [14–16]. Можно предположить, что отдельные генотипы по полиморфным участкам этих генов будут чаще или реже встречаться у пациентов с различными стадиями фиброза. Генотипы пациентов по полиморфным локусам генов IFNL3 (rs8099917 T/G) и IFNL4 (rs12979860 С/T) в группах представлены в табл. 3.

65-1.jpg (171 KB)

От 1-й группы к 5-й постепенно снижается доля пациентов с генотипом СС/ТТ (rs12979860 и rs8099917). Вероятно, часть лиц с этим генотипом успешно завершили терапию (генотип благоприятствует достижению УВО), и поэтому их доля уменьшалась с увеличением стадии фиброза. Наряду с генотипом СС/ТТ постепенно снижалась доля генотипа СТ/ТТ, различия при сравнении 1-й и 5-й групп достоверны (p = 0,0211). Возможно, пациенты с этим генотипом тоже чаще достигают УВО. Но этот факт нуждается в изучении. От 1-й группы к 5-й увеличивалась доля лиц с генотипом CT/TG, различия при сравнении 1-й и 5-й групп достоверны (р = 0,0009). Этот генотип стал доминирующим в группе пациентов с ЦП. Очевидно, данный генотип можно рассматривать как прогностический маркер, свидетельствующий о повышенной вероятности развития ЦП у пациентов с ХГС.

Среди 150 больных ХГС лица с генотипом СС (rs12979860) составили 30%, что достоверно меньше, чем среди 150 здоровых участников (54%; р < 0,0001). Эта закономерность была обнаружена ранее [14]. По данным другого исследования1, среди 567 пациентов с ХГС (европеоиды), проживающих в Иркутской области, доля участников с генотипом СС составила 31,6%, что очень близко к значению, полученному в настоящем исследовании. Нами обнаружены различия по частоте встречаемости генотипа СТ/ТG у здоровых участников и пациентов с ХГС (p = 0,0026). Частота выявления генотипов СТ (rs12979860) и ТG (rs8099917) была достоверно выше у инфицированных (54 и 34% соответственно; р = 0,0001 и 0,0009). Близкие значения были получены при обследовании 567 пациентов с ХГС, проживающих в Иркутской области, – 54,5% (rs12979860 СТ) и 35,8% (rs8099917 ТG) [27]. В публикации К.В. Жданова и соавт. было проанализировано распределение аллельных пар тех же полиморфных зон генов IFNL3 и IFNL4 у пациентов с различными стадиями ФП [28]. Авторами показано доминирование генотипа ТG гена IFNL3 (rs8099917) у больных с ЦП. По другим генотипам данные не совпадали с результатами, полученными нами. Надо отметить, что у К.В. Жданова и соавт. [28] численность пациентов в группах имела сильные колебания (от 8 до 46 участников, n = 86). Вероятно, этим объясняется несовпадение с нашими данными. В другом исследовании [29], посвященном анализу генетических факторов, влияющих на скорость прогрессирования ФП у пациентов с ХГС в Японии (n = 176), было показано, что независимым предиктором быстропрогрессирующего ФП являются генотипы TG и GG гена IFNL3 (rs8099917), что совпадает с обнаруженной нами закономерностью – преобладанием варианта TG в группе пациентов с ЦП.

Заключение

В представленном исследовании изучена потенциально возможная взаимосвязь вирусологических, серологических и иммуногенетических факторов пациентов с отдельными стадиями ФП при ХГС. Сравнение вирусологических показателей не выявило достоверной связи с определенной стадией фиброза. Среди специфических антител только у анти-ВГС IgM обнаружена ассоциация с фиброзом F2–F4. Частота выявления этих антител достоверно увеличивалась от стадии F0 к F4. Соотношение вариантов генотипов по полиморфным локусам генов IFNL3 и IFNL4 менялось по мере возрастания ФП. Установлено, что прогностическими маркерами предстоящего ЦП являются высокие титры анти-ВГС IgM и генотип CT-TG в полиморфных локусах генов IFNL4 и IFNL3 (rs12979860 и rs8099917). Учитывая, что в мире отмечается рост численности больных ХГС в цирротической стадии, очевидна необходимость их раннего выявления и назначения терапии [30]. Научно-практическое значение данного исследования связано с развитием персонифицированной, прогностической и предиктивной медицины.


Литература




  1. Daw M.A., El-Bouzedi A.A., Ahmed M.O., Dau A.A., Agnan M.M., Drah A.M. Geographic integration of hepatitis C virus: A global threat. World J. Virol. 2016; 5(4): 170–82. https://doi.org/ 10.5501/wjv.v5.i4.170

  2. Petruzziello A., Marigliano S., Loquercio G., Cozzolono A., Cacciapuoti C. Global epidemiology of hepatitis C virus infection: An up-date of the distribution and circulation of hepatitis C virus genotypes. World J. Gastroenterol. 2016; 22(34): 7824–40. https://doi.org/10.3748/ wjg.v22.i34.7824

  3. Чуланов В.П., Пименов Н.Н., Мамонов Н.А., Сагалова О.И., Шестакова И.В., Покровский В.И. Хронический гепатит С как проблема здравоохранения России сегодня и завтра. Терапевтический архив 2015; (11): 5–10.

  4. О состоянии санитарно-эпидемиологического благополучия населения в Российской Федерации в 2014 году: Государственный доклад. М., 2015. http://rospotrebnadzor.ru/upload/iblock/22c/gd_2014_seb_dlya-sayta.pdf.

  5. Инфекционная заболеваемость в Российской Федерации за январь–декабрь 2021 г. http://www.rospotrebnadzor.ru

  6. Falada-Nwulia O., Suares-Cuervo C., Nelson D.R., Fried M.W., Segal J.B., Sulkowski M.S. Oral direct-acting agent therapy for hepatitis C virus infection: a systematic review. Ann Intern Med. 2017; 166: 637–48. https://doi.org/10.7326/M16-2575

  7. Rosecrans A.M., Cheedalla A., Rives S.T., Scotti L.A., Harris R.E., Greenbaum A.H. et al. Public health clinic-based hepatitis C treatment. Am. J. Prev. Med. 2020; 59: 420–7. https://doi.org/10.1016/j.amepre. 2020.03.006

  8. World Health Organization. Global hepatitis report. Geneva, Swizerland: WHO, 2017. https://www.who.int/hepatitis/publications/ global-hepatitis-report2017/en/

  9. Bartenschlager R., Baumert T.F., Bukh J., Lemon M., Lindenbach S., Lohmann B. et al. Critical сhallenges and emerging opportunities in hepatitis C research in an era of potent antiviral therapy: considerations for scientists and funding agencies. Virus Res. 2018; 248: 53–62. https://doi.org/10.1016/j.virusres.2018.02.016

  10. Roche B., Coilly A., Duclos-Vallec J.C., Sammuel D. The impact of treatment of hepatitis C with DAAs on occurrence of HCC. Liver Int. 2018; 38(Suppl.1): 139–45. https://doi.org/ 10.1111/liv.13659

  11. Guarino M., Sessa A., Cossiga V., Special interest group on «Hepatocellular carcinoma and new anti-HCV therapies» of the Italian Association for the Study of the Liver. Direct-acting antivirals and hepatocellular carcinoma in chronic hepatitis C: a few lights and many shadows. World J. Gastroenterol. 2018; 24: 2582–95. https://doi.org/ 10.3748/wjg.v24.2582

  12. Patel K., Friedrich-Rust M., Lurie Y., Grigorescu M., Stanclu C., Lee C.M. et al. FibroSURE and FibroScan in treatment response in chronic hepatitis C virus. World J. Gastroenterol. 2011; 17(41): 4581–9. https://doi.org/10.3748/wjg.v17.i41.4581

  13. Bedossa P., Carrat F. Liver biopsy: the best, not the gold standard. J. Hepatol. 2009; 50(1): 1–3. https://doi.org/ 10.1016/jhep.2008.10.014

  14. Thomas D.L., Thio C.L., Martin M.P., Qi Y., Ge D., O’Huigin C. et al. Genetic variation in IL28B and spontaneous clearance of hepatitis C virus. Nature 2009; 461(7265): 798–801. https://doi.org/10.1038/nature08463

  15. Rauch A., Kutalik Z., Descombes P., Cai T., Di Iulio J., Mueller T. et al. Genetic variation in IL28B is associated with chronic hepatitis C and treatment failure: A Genome-Wide Association Study. Gastroenterology 2010; 38(4): 1338–45. https://doi.org/10.1053/j.gastro.2009.12/056

  16. Muir A.J. IL28B in the era of direct-acting antivirals for hepatitis C. J. Clin. Gastroenterol. 2013; 47(3): 222–7. https://doi.org/10.1097/ MCG.0b013e3182680221

  17. Eslam M., Hashem A.M., Leung R., Romero-Gomez M., Berg T., Dore G.J. et al. Interferon-lambda rs12979860 genotype and liver fibrosis in viral and non-viral chronic liver disease. Nat. Commun. 2015; (6): 6422. DOI:10.1038/ncomms7422

  18. Al-Qahtani A., Al-Anazi M., Abdo A.A., Sanai F.M., Al-Hamoudi W., Alswat K.A. et al. Correlation between genetic variations and serum level of interleukin 28B with genotypes and disease progression in chronic hepatitis C virus infection. J. Immunol. Res. 2015; (1): 768470. https://doi.org/10.1155/2015/768470

  19. Ohno T., Mizokami M., Wu N., Saleh M.G., Ohba K.-I., Orito E. et al. New hepatitis C virus (HCV) genotyping system that allows for identification of HCV genotypes 1a, 1b, 2a, 3a, 3b,4, 5a, and 6a. J. Clin. Microbiol. 1997; 35(1): 201–7. https://doi.org/10.1128/jcm.35.1.201-207

  20. Sanger F., Niclein S., Coulson A.R. DNA sequencing with chain-terminating inhibitors. Proc. Natl. Acad. Sci. USA. 1977; 74: 5463–7. https://doi.org/10.1073/pnas.74.12.5463

  21. Nikolaeva L.I., Blokhina N.P., Tsurikova N.N., Voronkova N.V., Miminoshvili M.I., Braginsky D.M. et al. Virus-specific antibody titres in different phases of hepatitis C virus infection. J. Viral. Hepatol. 2002; (9): 429–37. https://doi.org/10.1046/j.1365-2893.2002.00369.x

  22. Bortolotii F., Verucchi G., Camma C., Cabibbo G., Zancan L., Indolfi G. et al. Long-term course of chronic hepatitis C in children: from viral clearance to end-stage liver disease. Gastroenterology 2008; 134(7): 1900–7. https://doi.org/10.1053/j.gastro.2008.02.082

  23. Roffi L., Redaelli A., Colloredo G., Minola E., Donada C., Picciotto A. Outcome of liver disease in a large cohort of histologically proven chronic hepatitis c: influence of HCV genotype. Eur. J. Gastroenterol. Hepatol. 2001; 13(5): 501–6.

  24. Bochud P.-Y., Cat T., Overbeck K., Bochud M., Dufour J.F., Müllhaupt B. et al. Genotype 3 is associated with accelerated fibrosis progression in chronic hepatitis C. J. Hepatol. 2009; 51(4): 655–66. https://doi.org/10.1016/j.hep.2009.05.016

  25. Wu N., Rao H.-Y., Yang W.-B., Gao Z.-L., Yang R.-F., Fei R. et al. Impact of hepatitis C virus genotype 3 on liver diease progression in a Chinese national cohort. Chin. Med. J. (Engl.). 2020; 133(3): 253–61. https://doi.org/10.1097/CM9. 0000000000000629

  26. Самохвалов Е.И., Николаева Л.И., Альховский С.В., Хлопова И.Н., Макашова В.В., Петрова Е.В. и др. Частота встречаемости отдельных субтипов вируса гепатита С в Московском регионе. Вопр. вирусол. 2013; 58(1): 36–40.

  27. Mukomolov S., Trifonova G., Levakova I., Bolsun D., Krivanogova E. Hepatitis C in the Russian Federation: challenges and future directions. Hepat. Med. 2016; (8): 51–60. https://doi.org/10.2147/HMER.S50172

  28. Жданов К.В., Гусев Д.А., Козлов К.В., Сукачев В.С., Шекуров А.В., Жабров С.С. и др. Взаимосвязь полиморфизмов гена ИЛ-28В, клинико-лабораторных и вирусологических показателей при хронической HCV-инфекции. Журн. инфектол. 2014; 6(4): 19–26.

  29. Tamaki N., Kurosaki M., Higuchi M., Takada H., Nakakuki N., Yasui Y. et al. Genetic polymorphisms of IL28B and PNPLA3 are predictive for HCV related rapid fibrosis progression and identify patients who require urgent antiviral treatment with new regimens. PLOS Оne 2015; 10(9): e0137351. https://doi.org/10.1371/journal.pone.0137351

  30. Zai M., Long J., Liu S., Liu C., Li L., Yang L., Li Y., Shu B. The burden of liver cirrhosis and underlying etiologies: results from the global burden of disease study 2017. Aging (Albany NY) 2021; 13(1): 279–300. https://doi.org/10.18632/aging.104127



Об авторах / Для корреспонденции


Николаева Людмила Ивановна – д.б.н., ведущий научный сотрудник лаборатории генно-инженерных препаратов, Национальный исследовательский центр эпидемиологии и микробиологии им. почетного академика Н.Ф. Гамалеи Минздрава России, Москва, Россия; l.i.nikolaeva@mail.ru; http://orcid.org/0000-0002-1323-5568
Шевченко Надежда Григорьевна – м.н.с. лаборатории генно-инженерных препаратов, Национальный исследовательский центр эпидемиологии и микробиологии им. почетного академика Н.Ф. Гамалеи Минздрава России; аспирант кафедры инфекционных болезней, Российская медицинская академия непрерывного профессионального образования Минздрава России, Москва, Россия; dr.nadya@inbox.ru; http://orcid.org/0000-0002-2486-4554
Дедова Анна Владимировна – лаборант-исследователь лаборатории генно-инженерных препаратов, Национальный исследовательский центр эпидемиологии и микробиологии им. почетного академика Н.Ф. Гамалеи Минздрава России, Москва, Россия; dedova.anna2010@mail.ru; http://orcid.org/0000-0002-2491-9324
Сапронов Георгий Витальевич – к.м.н., старший научный сотрудник лаборатории генно-инженерных препаратов, Национальный исследовательский центр эпидемиологии и микробиологии им. почетного академика Н.Ф. Гамалеи Минздрава России; доцент кафедры инфекционных болезней, Российская медицинская академия непрерывного профессионального образования, Минздрава России, Москва, Россия; g_sapronov@mail.ru; http://orcid.org/0000-0002-2154-2904
Самохвалов Евгений Иванович – к.б.н., ведущий научный сотрудник лаборатории экологии вирусов, Национальный исследовательский центр эпидемиологии и микробиологии им. почетного академика Н.Ф. Гамалеи Минздрава России, Национальный исследовательский центр эпидемиологии и микробиологии им. почетного академика Н.Ф. Гамалеи Минздрава России, Москва Россия; e-samokh@hotmail.com; http://orcid.org/0000-0002-1941-0996
Вахромеев Артемий Андреевич – м.н.с. лаборатории генно-инженерных препаратов, Национальный исследовательский центр эпидемиологии и микробиологии им. почетного академика Н.Ф. Гамалеи Минздрава России, Москва, Россия; bioartemiyvakhrameev@gmail.com; https://orcid.org/0000-0002-8070-5208


Похожие статьи


Бионика Медиа