Находясь еще в относительно здравом уме, но уже не совсем в твердой памяти, хочу, пока еще кое-что помню, рассказать историю о том, как начиналась война с ВИЧ, нежданно-негаданно ставшая для меня делом всей жизни. Эпидемия ВИЧ/СПИД давно превратилась в пандемию, но еще 30 лет назад о ней толком ничего не было известно. Мне уже пришлось с интересом почитывать мемуары о том, как их авторы решительным образом поучаствовали в борьбе со СПИДом, но я думаю, что важнее узнать обо всем от непосредственного участника событий. Научные публикации тех лет, конечно, сохранились, но то, что осталось «между строчек и на полях», не менее любопытно. Надеюсь, что находящиеся в более здравой памяти участники событий признают, что я не очень сильно приврал.

Мне хотелось бы подчеркнуть, что все описываемые события, связанные с эпидемией, были не случайностью, а имели причины, которые в свою очередь были проявлениями некоторых закономерностей. В 90-е появилась ехидная шутка, что аббревиатура «СПИД» расшифровывается как «семья Покровских и другие», но так получилось вследствие развития объективных обстоятельств, и это в значительной мере было предопределено предшествующей деятельностью Валентина Ивановича Покровского, которого я дальше для экономии бумаги буду называть «ВИП».

Как известно, Центральный НИИ эпидемиологии (ЦНИИЭ), который возглавил ВИП, начал стремительно развиваться в 70-е годы, после того как ВИП и другие сотрудники отличились в борьбе с эпидемией холеры, добившись небывалого в истории снижения уровня летальности от этого внушавшего панику заболевания. К началу 80-х годов ЦНИИЭ стал одним из наиболее сильных научно-исследовательских институтов инфекционного направления. Это произошло потому, что ВИП в дополнение к постоянно развивающимся эпидемиологической и лабораторной базам удалось создать в ЦНИИЭ и сильный клинический отдел. Врачи, исследователи, аналитики и теоретики эпидемиологи были объединены в работе над комплексным решением проблем борьбы с инфекциями. В дополнение к этому ВИП руководил в Москве кафедрой инфекционных болезней лечебного факультета Московского медицинского стоматологического института им. Семашко (сейчас МГМСУ им. А.И. Евдокимова). Сотрудники кафедры не только принимали участие в научно-исследовательском процессе вместе с работниками ЦНИИЭ, но и фактически готовили новые кадры для ЦНИИЭ. Десятки кружковцев кафедры начинали исследования еще в годы студенчества, а потом влились в ряды сотрудников ЦНИИЭ. В тесном сотрудничестве с учеными ЦНИИЭ работали врачи Клинической инфекционной больницы № 2 (КИБ № 2) г. Москвы и сотрудники нескольких кафедр инфекционных болезней, также базировавшихся в КИБ № 2. Вопросы ведомственной принадлежности организаций в те годы имели несущественное значение по сравнению с общей задачей борьбы с инфекциями. И хотя между отдельными работниками было немало конфликтов, их причиной были чаще не личные обиды, а разные научные позиции, что для общего дела было скорее полезно. Перестроечный фольклор утверждает, что в советских НИИ сотрудники ничего не делали и коротали рабочий день в курилках, однако не объясняет, откуда же взялись достижения советской науки, позволявшие ей быть во многих направлениях вполне конкуренто­способной. Разумеется, социалистические принципы равной оплаты позволяли бездельникам лишь имитировать работу, но, по крайней мере, в ЦНИИЭ те, кто любили науку, могли ею заниматься в свое удовольствие. И таких было достаточно.

Коллективу ЦННИЭ по плечу было решать любые задачи по противостоянию инфекциям, в том числе и новым. Бесценным опытом были исследования сотрудников института по иерсиниозу, легионеллезу, кампилобактериозу и многим другим инфекциям, еще недавно впервые заявившим о своем существовании. Поэтому-то ЦНИИЭ и смог максимально быстро для того времени развернуть исследовательские работы и в области ВИЧ-инфекции.

Информация о «появлении новой болезни в Америке» до российских специалистов дошла с некоторым опозданием, причем в основном из-за языкового барьера. Сейчас молодежи трудно себе представить, что не только не было возможности найти нужную ссылку в Интернете, но и компьютеров-то не было, а пределом доступной оргтехники была пишущая машинка, причем многие ученые, в том числе уважаемый всеми ВИП, так не научились на ней печатать (правда, почерк у него довольно разборчивый и машинистки никогда на него не жаловались). Информацию черпали из газет, а научную – из книг и журналов, преимущественно англоязычных. По инерции в послевоенные годы в СССР в школах чаще преподавали немецкий язык, некогда недоучил его и ВИП, но уже в 70-е годы основным источником биомедицинской информации стал язык «нового потенциального противника». Видимо, почувствовав эту проблему, родители в школьные годы учили меня английскому языку, наняв частного преподавателя. Не знаю, предполагал ли это ВИП, но даже нетвердое знание английского оказалось для меня и для дела весьма полезным и давало некоторые преимущества, что подтвердит дальнейший рассказ. (Учите, дети, китайский!)

Основные профильные журналы по медицинской патологии, в которых был упомянут СПИД, издавались на английском языке, они поступали в Государственную медицинскую библиотеку и библиотеку им. Ленина и, в принципе, были общедоступны, вот только физически добраться до этих библиотек могли немногие, да и понять иностранный текст могли далеко не все. Для того чтобы преодолеть этот барьер, в стране выпускали Медицинский реферативный журнал (МРЖ), в котором на русском языке публиковались рефераты наиболее интересных зарубежных материалов по всем разделам медицины. По рекомендации ВИПа я подрабатывал в этом журнале написанием рефератов статей, вышедших на английском языке. За рефераты платили построчно буквально копейки и тем более мне, потому что я, себе во вред, воображал себя Чеховым и упражнялся в краткости изложения материала. Конечно, ВИП, будучи редактором МРЖ по разделу «Инфекционные болезни», явно эксплуатировал молодежь. Но эта работа была чрезвычайно полезной для приобретения навыков быстрого чтения и анализа иностранных текстов, для расширения эрудиции в области инфекционной патологии, за что, конечно, также надо благодарить ВИПа. Я так навострился в переводах медицинских текстов, что писал даже рефераты статей, изданных на французском языке, благо терминология, использовавшаяся французами, была сплошь латинской или английской. Года через 3 мне эта работа надоела, я был занят кандидатской диссертацией, но МРЖ, конечно, продолжал издаваться и просматривался ВИПом и мной довольно тщательно.

И вот однажды, где-то в конце 1982 или начале 1983 г., в МРЖ появился реферат какой-то второстепенной статьи, в котором рассказывалось о болезни, проявлявшейся появлением оппортунистических инфекций, причиной которых было однотипное нарушение иммунных показателей: особенно часто обнаруживалось уменьшение количества Т-хелперов (Т4) на фоне увеличения Т-супрессоров (Т8). В статье указывалось, что в группе больных оказались мужчины-гомосексуалисты, наркоманы, донор, женщина-реципиент крови и ее ребенок. Из реферата было не очень понятно (как важно четко писать рефераты!), насколько связаны заболевшие этим «иммунодефицитом» между собой.

ВИП, как и всякий мастер своего дела, очень любил узнать что-нибудь новенькое в своей специальности и вообще любил неясные случаи и тем более новые инфекции. Поэтому он как-то особо обратил внимание на этот реферат и по его поводу у нас возник жаркий спор. (Мы и сейчас с ним яростно спорим со скрытой для окружающих целью выявить слабые стороны наших позиций). В тот раз я доказывал, что это случайное совпадение: у всех разные причины иммунодефицита, а ВИП – что это, несомненно, может быть какая-то новая инфекция. Но так как данных было пока недостаточно, решение спора пришлось отложить до получения новой информации. И она не заставила себя ждать. Количество больных синдромом приобретенного иммунного дефицита (СПИД) или иммунной недостаточности (СПИН), как назвали это состояние, стало возрастать, появились сообщения о подобных случаях из разных стран. С одной стороны, увеличение числа новых случаев могло свидетельствовать о распространении новой инфекции, но, с другой стороны, это могло быть связано просто с улучшением диагностики. Как потом оказалось, на первом этапе действовали оба этих фактора.

По тем группам населения, в которых наиболее часто обнаруживался СПИД – гомосексуалисты, гемофилики и почему-то гаитяне (выходцы с острова Гаити) – новую болезнь называли «болезнью трех Г». Специалисты из разных областей медицины предлагали различные объяснения возникновения СПИДа. Эти гипотезы сейчас циркулируют в социальных сетях в качестве фольклора СПИД-диссидентов, в который они постепенно деградировали. Но так как выявлялась эпидемиологическая связь между половым поведением [сексуальные связи между заболевшими СПИДом гомосексуалистами, переливанием крови от гомосексуалистов (СПИД у гемофиликов и других реципиентов)], то в научных кругах возобладала версия об инфекционной природе заражения. Важными оказались и «отрицательные» наблюдения: американцы установили, что с иммуноглобулином или термически обработанными факторами переливания крови, сделанным из крови гомосексуалистов и больных СПИДом, заболевание не передается, а значит и агент, вызывающий ВИЧ, весьма чувствителен и он, скорее всего, биологического характера.

Но вот вопрос о третьей «Г», то есть о больных СПИДом гаитянах, завис в неопределенности. Многие из них не только не были мужчинами-гомосексуалистами, а были вовсе гетеросексуальными женщинами (!), никогда не принимали наркотиков и не получали переливания крови. В начале 80-х на Гаити еще удерживал власть сын знаменитого диктатора Дювалье, страна была довольно закрытой, к тому же благодаря художественной литературе, особенно известному роману Грема Грина «Комедианты» и фильмам о Бонде, о Гаити сложилось впечатление как о гиблом месте: страна, дескать, населена чернокожими потомками рабов, терроризируемых злобными полицейскими агентами «тонтон-макутами», которые на самом деле даже не живые люди, а «зомби», управляемые Дювалье. Все это сплеталось с домыслами о местной религии вуду – культе, который, якобы, отличался «кровавостью». Поскольку все заболевшие СПИДом гаитяте смутно вспоминали что-то связанное с «кровавыми обрядами вуду», вероятно, приводящими к заражению через кровь, этим и объясняли наличие СПИДа у выходцев с Гаити. Научное объяснение большого числа случаев СПИДа у гаитян оказалось не столь мистическим, но нашлось позднее.

Поиски инфекционного агента активно велись многими группами. Наконец, в конце 1983 г. новый вирус, способный поражать именно лимфоциты, выделила Франсуаза Барре-Синусси с коллегами, работавшими под руководством Люка Монтанье. Некая «юридическая закавыка» заключаль в том, что она выделила вирус не от больного СПИДом, а от пациента с лимфоаденопатией, «эпидемия» которой наблюдалась в Париже среди мужчин-гомосексуалистов, что давало возможность конкурентам доказывать, что выделила она «не вирус СПИДа». При учете современных знаний совершенно ясно, что лимфоаденопатия является типичным проявлением ВИЧ-инфекции, но тогда еще о связи лимфоаденопатии и СПИДа лишь предполагали. Позднее похожий вирус был «выделен точно от больного СПИДом» несколькими другими исследователями, претендовавшими на первенство открытия, первым из которых был американец Р. Галло, который до этого постоянно обменивался с Л. Монтанье образцами выделенных вирусов. При этом каждый «первооткрыватель» вируса придумал ему собственное название. Чтобы никого не обидеть (или обидеть всех в равной степени), новый вирус был назван международным комитетом «вирусом иммунодефицита человека» (ВИЧ). Как многие помнят, имела место долгая история соперничества за звание первооткрывателя между французом Л. Монтанье и американцем Р. Галло. Много лет спустя с помощью соответствующих генетических методов независимые исследователи установили, что позднее «открытые» вирусы были идентичны первому, выделенному французами. Такое совпадение объясняют гипотезой о «совершенной случайно произошедшей лабораторной контаминации клеток». Поэтому-то Нобелевская премия за открытие ВИЧ была присуждена французам, хотя многие американцы, как патриоты своего отечества, до сих пор этого не признают. Европейцы же намекают на то, что Р. Галло, который будто бы по происхождению с острова Сицилия, просто не мог не быть мафиози.

Впрочем, еще долгие годы не все ученые признавали, что ВИЧ является этиологическим агентом СПИДа. Так, видный популяризатор иммунологии Рем Викторович Петров довольно долго высказывался в том смысле, что ВИЧ – это посторонний агент, который только присоединяется к пораженному иммунным дефицитом организму. Еще в 60-е годы Р.В. Петров благодаря знанию английского языка и способностям к сочинительству популярно пересказал содержание иностранных книг по иммунологии и успешно продвигал идею, что иммунология – это главная наука современности, за что был принят в члены Союза писателей, а затем и в ряды академиков. В описываемый период практических результатов от «великой науки» у Р.В. Петрова не было, обещанные им «вакцины сразу от всех болезней» не появились, поэтому синдром иммунного дефицита был для него просто находкой, подтверждавшей ведущую роль иммунологии в жизни общества, а какой-то вирус в эту систему тогда не вписывался. Возможно, я предвзято отношусь к Р.В. Петрову, может, он и сделал какие-то неизвестные мне великие открытия, но пусть о них расскажут его ученики. А у нас с ним к описываемому времени уже сложился «конфликт интересов», связанный с разработкой искусственных вакцин, а скоро возник и новый, связанный с изучением СПИДа. И если попросту объяснить «идейную» сторону этого конфликта, то на тот момент мы с ВИПом подходили к изучению СПИД как к обычной инфекции, а иммунологи считали его, как, впрочем, и все на свете болезни, «частным проявлением иммунодефицита». Позднее Р.В. Петров перестроился и даже приписывал себе гипотезу о вирусной этиологии СПИДа на том основании, что он первым в газетной статье написал: «Некоторые считают, что СПИД вызывает вирус». Это переосмысление пришло к нему к 1989 г., когда он впервые выбил средства на создание вакцины от СПИДа, которую его ученики делают до сих пор. Гораздо дольше продержался на позиции, что ВИЧ является «только попутчиком СПИДа», пресвитер СПИД-диссидентства П. Дуйсберг, который нанес этим непоправимый вред во время грядущей эпидемии ВИЧ/СПИДа в ЮАР.

Другие ученые еще долго считали, что ВИЧ лишь запускает механизм иммунодефицита, а все остальное происходит как последовательное нарушение иммунных взаимодействий. Эта гипотеза возникла потому, что в первый период исследований из-за недостаточно эффективных методов исследования казалось, что ВИЧ поражено очень небольшое количество клеток. Только в середины 90-х годов было показано, что скорость развития СПИД связана с количеством вируса. Но для меня сомнения рассеялись еще раньше, когда было показано, что попытки лечить ВИЧ/СПИД с помощью иммунных «стимуляторов» и «модуляторов» не очень-то эффективны, а подавление ВИЧ с помощь антивирусных агентов быстро вызывает улучшение состояния больных и восстановление иммунитета. Помню, как еще в 90-м году этот феномен мне не смог объяснить тогдашний «король СПИДа» американский иммунолог Э. Фаучи, за свою жизнь придумавший несколько десятков «схем» патогенеза СПИДа. Впрочем, некоторые иммунные механизмы развития СПИДа неясны и теперь, что существенно затрудняет создание вакцин.

Сразу после открытия вируса группа американских гомосексуалистов, связанных с ультралевыми группировками, стала распространять версию, что новый вирус – бактериологическое оружие, разработанное ЦРУ по заказу правительства США специально для того, чтобы уничтожать сексуальные меньшинства. Так возникла первая из многих «конспиралогических» теорий происхождения ВИЧ/СПИДа. Такие версии часто становятся объектом пристального внимания конкурирующих разведывательных служб и не удивительно, что интерес к СПИДу стал проявлять и КГБ СССР. Это сыграло на пользу делу, так как информация авторитетного Комитета произвела должное впечатление на Правительство СССР, которое поручило Минздраву разобраться с ситуацией по СПИДу в нашей стране. Замечено, что именно в это время из практики руководителей страны исчезло традиционное, «по русскому обычаю», целование с зарубежными лидерами.

Расследование по СПИДу возглавил заместитель министра здравоохранения, Главный санитарный врач СССР П.Н. Бургасов, бывший секретный военный ученый, «видавший самого Берию». Бургасова подчиненные за глаза именовали по его воинскому званию: «генерал», так как он, как никто более, этому соответствовал: был ростом выше двух метров, с грозными бровями, отличался командным голосом и генеральскими, не терпящими возражений, суждениями. Свою службу Главного санитарного врача Бургасов исполнял по-военному, хотя ему и не пришло в голову, как Г.Г. Онищенко, одеть своих подчиненных в малиновую форму. Он отличался и своеобразным юмором, например, любил, повторять фразу, приписываемую хирургу Н.П. Пирогову: «Нету больше сволочей, чем генералы из врачей», чем еще больше приводил в трепет подчиненных. Но в голове генерала по причинам, которые могут объяснить психоаналитики, твердо засела мысль, что СПИДом заразиться можно только при анальных половых контактах. А значит, болеть СПИДом могут только мужчины-гомосексалисты, или как он, не утруждая себя тонкостями терминологии, выражался: «педерасты». На это я обращаю внимание, так как в дальнейшем эта концепция имела долгое развитие, да и сейчас еще кто-то верит, что ВИЧ болеют только «извращенцы». А головным институтом по изучению проблемы СПИДа как «иммунного дефицита», назначили, конечно, Институт иммунологии, сотрудники которого, как я уже отметил, в то время были убеждены, что иммунодефицит при СПИДе – это главное, а «ВИЧ иногда присоединяется потом».

Минздрав поручил выяснить, есть ли СПИД в СССР, четырем ведущим институтам: Институту вирусологии, Институту иммунологии, Институту микробиологии и эпидемиологии им. Н.Ф. Гамалеи и еще относительно молодому тогда ЦНИИЭ, возглавляемому ВИПом. Началось своего рода беспрецедентное соревнование: кто первым найдет СПИД в России. Для выполнения задания Минздрав экстренно закупил впервые появившиеся на рынке импортные тесты для определения антител к ВИЧ, что позволило нам начать серьезные исследования. Тесты были основаны на иммуноферментном методе, тогда еще мало распространенном в СССР, и закупленное вместе с ними оборудование в дальнейшем помогло широко внедрить этом метод для диагностики других болезней. Такова диалектика: не будь СПИДа, внедрение этого метода могло затянуться на долгий срок.

Любопытно, что все четыре института избрали каждый свою тактику поиска больных СПИДом. Сотрудники института им. Н.Ф. Гамалеи стали тестировать на антитела к ВИЧ материалы из своего очень ценного банка сывороток «от разных и непонятных больных», который они собирали в течение многих десятилетий. Сотрудники института вирусологии предпринимали попытки выделить ВИЧ от всех «подозрительных» больных. Убежденные в том, что иммунодефицит «главнее», чем вирус, ученые из Института иммунологии начали массово изучать иммунный статус населения Москвы на предмет поиска «инверсии соотношения Т-хелперов и Т-супрессоров». Все эти исследования оказались не бесполезными. Сотрудники института им. Гамалеи, безуспешно обследовав сотню тысяч архивных сывороток, ясно показали, что ВИЧ на территории России в прежние годы не присутствовал. Сотрудники Института вирусологии освоили много новых технологий и методик и реально подготовили свои лаборатории к выделению ретровирусов. Институт иммунологии провел отличное исследование о состоянии иммунитета населения.

Иммунологи выявили и несколько «больных СПИДом». Первой, насколько я помню, была девочка лет 13, Маша К., у которой в течение жизни то обнаруживалась инверсия соотношения Т4/Т8-лимфоцитов, то исчезала. Собственно говоря, инверсия Т4/Т8 может быть кратковременным явлением при развитии многих инфекций, но тогда иммунологи этого, видимо, не знали. Девочку демонстрировал на заседании общества инфекционистов доктор Н.А. Фарбер из Института вирусологии, но так как никаких признаков смертельной болезни у нее не обнаруживалось, да и чувствовала она себя неплохо, то убедить большинство инфекционистов, что она больна СПИДом, не удалось. Но после массового обследования населения иммунологи обнаружили и иммунодефицит, и пресловутую инверсию сразу у пяти мальчиков в возрасте от 5 мес. до 2 лет.

Когда Р.В. Петров сообщил об этих мальчиках П.Н. Бургасову, генерал неожиданно отреагировал восклицанием: «Такие маленькие, а уже педерасты?!» После этого даже видавшему виды Петрову пришлось ретироваться, оставив генералу «подробные описания этих случаев». В каких-то министерских «списках больных СПИДом» эти дети числились еще долгие годы, а сотрудники Института вирусологии усиленно пытались выделить у них вирус, о чем я узнал много позднее. По счастью, ВИЧ у этих детей так и не нашли, надеюсь, они выросли и счастливо здравствуют и поныне.

Не знаю, как это было в других институтах, но у нас ВИП созвал целый штаб по изучению проблемы СПИДа, в который первоначально вошли все ведущие эпидемиологи ЦНИИЭ. Правда, они, занятые своими «любимыми» инфекциями, не проявили к СПИДу большого интереса, но зато дали массу ценных советов. Мы в ЦНИИЭ к этому времени были уже уверены, что СПИД – это только частное проявление инфекции, вызываемой новым вирусом, которая, как и все инфекционные заболевания, должна проявляться в разных клинических формах, вероятно, во многих случаях протекать в стертых формах или бессимптомно. В последствии все оказалось не совсем так, но наша логика на тот момент была правильной. Мы также начали тестировать сыворотки, хранившиеся в холодильниках институтских лабораторий в виде «личных коллекций» отдельных ученых (тут стало ясно, что систематизированное хранение сывороток и других материалов – очень важное дело). С другой стороны, можно было предполагать, что если в США СПИД появился недавно, то и в СССР его следует искать в более современных материалах, а не в «старых» сыворотках. Ясно стало и то, что надо наладить систему обследования населения.

Ответственность за этот проект ВИП решил возложить на меня. Логика его выбора не была случайной, так как, вероятно, я был самой подходящей для того момента кандидатурой. Во-первых, я недавно защитил кандидатскую диссертацию по иммунологии и имел о ней некоторые представления, а речь шла об «иммунодефиците». Во-вторых, я в это время потерпел неудачу с разработкой вакцины на основе искусственных О-антигенов сальмонелл, которая давала слишком слабый защитный эффект из-за того, что основывалась только на узких видоспецифических антигенных детерминантах. И даже полимерный носитель, который, согласно теориям Р.В. Петрова, должен был оказывать чудотворное иммуностимулирующее действие, почему-то не сработал. В-третьих, я прошел хорошую подготовку в клинической ординатуре и имел некоторый опыт лечения инфекционных больных, в том числе и с экзотическими тропическими инфекциями (опять-таки прав был ВИП, что брал в аспирантуру только тех, кто получил клинический опыт). Наконец, я в это время значительно продвинулся в изучении общей теории эпидемиологии, тщательно изучая труды Л.В. Громашевского и его оппонентов. Этому немало способствовал организованный ВИПом в стенах ЦНИИЭ знаменитый диспут о теоретических основах эпидемиологии, протокол которого опубликован, к сожалению, в сокращении, и, например, многие остроумные, но показавшиеся редакторам «солдатскими» реплики П.Н. Бургасова были из него вымараны. Кроме того, я проводил немало времени, выслушивая теоретические экзерсисы Б.Л. Черкасского и Ю.П. Солодовникова, развивавших собственные эпидемиологические теории. Мне не терпелось применить свои познания на практике, но, признаюсь, я думал тогда, что после череды побед над многими заразными инфекциями, мы этот СПИД «шапками закидаем». Любопытно, что ВИП получил за мое назначение «на СПИД» общественное одобрение. Одни ахали: «ВИП не пожалел своего сына, бросил на такую страшную болезнь!», другие говорили: «В этом СПИДе, действительно, что-то серьезное есть, раз он сына поставил этим заниматься».

Однако моим слабым местом была работа в лаборатории. Работа с пипетками, пробирками и прочими инструментами у меня никогда не получалась. Я обязательно «капал» реактивы не в ту лунку, делал неправильное разведение, забывал добавить какой-нибудь реактив и в результате портил опыт за опытом. По счастью, в одной лаборатории со мной трудилась Зоя Константиновна Суворова, которая весьма успешно освоила твердофазный иммуноферментный анализ и даже сама делала кустарный набор для более специфического анализа в технике вестерн-блот, так как коммерческие наборы для иммунного блотинга попали в наши руки позднее. Многие сейчас не помнят, что название вестерн-блот никак не связано с Диким Западом, просто видимое пятно от произошедшей реакции, «блот», первоначально разгонялось слева направо (или справа налево ?), что на географических картах соответствует перемещению с востока на запад.

Рядом с нами работали иммунологи из лаборатории Н.С. Шалыгиной, которые постепенно освоили технику определения иммунного статуса. Благодаря сильной лабораторной базе мы приступили к изучению СПИДа неплохо вооруженными. Единственное, что мы так и не научились делать, это выделять вирус, но для этого нужны были специально оборудованные лаборатории, клеточные лимфоцитарные линии, наконец, профессиональный опыт. Все это было в Институте вирусологии, куда мы с тех пор и по настоящее время передаем материалы от больных ВИЧ-инфекцией и где собирается коллекция вирусов. Как выражается ВИП, все ученые стремятся создать свое «хуторское хозяйство», на котором есть все необходимое для работы, «только в наше время никому это не удается», все решает правильная кооперация. Впрочем, история нашего сотрудничества с Институтом вирусологии была непростой и заслуживает долгого отдельного рассказа.

Итак, вооружившись современной техникой, мы приступили к работе. Я рыскал по Москве в поисках «проб от современного населения», выпрашивая остатки крови в больницах, кожно-венерологических диспансерах и вообще везде, где только можно было что-то подобное получить. По большей части это были пронумерованные пробирки, определить источник которых было трудно. Сейчас такие исследования назвали бы «несвязанными дозорными исследованиями», но тогда мы таких иностранных слов не знали.

Конечно, нас интересовали группы риска: гемофилики, гомосексуалисты, наркоманы (гаитян мы и не пытались найти). В поиске помогали личные связи ВИПа, который благодаря своему опыту и природной общительности имел их в самых неожиданных местах. Бывало, он позвонит какому-нибудь знакомому главному врачу, а тот своему знакомому, и дело пошло...

Наркоманов в те годы в России было немного, ими занимались лишь несколько специализированных клиниках. Помню, приезжаю я к тогдашнему главному наркологу в 17-ю больницу, а он явно не в себе, говорит: «Посидите, подождите, у нас дела поважнее вашего СПИДа». А пока я сидел, из его долгих телефонных переговоров понял, в чем проблема. Как раз вышел указ М.С. Горбачева по борьбе с алкоголизмом, который создал огромные проблемы для наркологов и их пациентов. Если раньше с их запоями мирились, («кто у нас не пьет»), то теперь хотели всех пьяниц вывести на чистую воду. Ведь у нас, как известно, лучше попасть под машину, чем под указ Правительства. А многие запойные алкоголики были действительно неплохими людьми, а самое важное – «нашими пациентами», с которыми установились у наркологов какие-то личные связи. Вот наркологи и придумывали, как им уменьшить вред от указа. Немного отвлекшись от повествования, замечу, что об этом указе Горбачева потом было сказано много плохого. Но вопреки всем рассуждениям о том, что из-за этого указа народ стал вымирать от использования суррогатов алкоголя, демографы отметили разительное снижение смертности среди российских мужчин, наблюдавшееся вплоть до полной победы демократии в 1991 г. Правда, как заметил один известный демограф: «Потом все, кто должен был умереть от пьянства в 80-е годы, умерли в 90-е».

Через пару часов главный нарколог, вспомнив про меня и про СПИД, махнул рукой, мол, «занимайтесь своей ерундой», и согласился регулярно поставлять сыворотки наркоманов, только ни одного зараженного ВИЧ среди них не оказалось. Так что его предположение, что «СПИД – это ерунда», подтверждалось. К сожалению, многие наркологи и сейчас полагают, что СПИД – это ерунда по сравнению с запоем.

Сыворотки гемофиликов сравнительно легко удалось получить у гематологов, но никаких признаков ВИЧ у них тоже не было.

А как подступиться к гомосексуалистам? Где они? Знал я нескольких мужчин, про которых говорили, что они такие, но на том основании, что, мол, видели, как они в пьяном виде «лезли целоваться к мужикам». Но известно, что и генсеки любили целоваться. Пару раз видел я в метро забавных мужичонок, которые пытались мне «строить глазки», что меня смешило, но никаких «настоящих гомосексуалистов» среди моих знакомых не было, как я ошибочно тогда полагал. Мужской гомосексуализм, в отличие от женского (теперь это назовут половое неравенство!), был в СССР уголовно-наказуемым преступлением, поэтому гомосексуалисты научились ловко скрывать свои пристрастия. Существует версия, что закон был принят в сталинские времена для осуществления репрессий в отношении политических противников. Но в 80-е он уже применялся нечасто, к тому же многие тогда считали, что гомосексуализм является «болезнью», а за болезнь наказывать нельзя. Вероятно, по этой статье в основном осуждали лиц, осуществлявших гомосексуальное насилие в тюрьмах, то есть не совсем настоящих гомосексуалистов. Через милицию можно было найти лиц, осужденных за мужеложство, но это был чересчур сложный путь, тем более было ясно, что осужденные по этой статье могли не иметь к гомосексуализму прямого отношения.

Не обошлось и без курьезов. В это время как раз вышла книга «Функциональная женская сексопатология», в которой между прочим рассказывалось и о гомосексуализме. Одного из авторов книги, З.Е. Анисимову, ВИП хорошо знал и дал мне ее телефон. На мою просьбу найти мне гомосексуалистов, она засмеялась и ответила, что предоставит мне «сколько угодно... женщин-гомосексуалисток», что само по себе оказалось неожиданностью. Но вот лесбиянки-то мне как раз и не были нужны, так как я уже читал статьи, что среди них ВИЧ не обнаруживается. Эта группа оказалась очень важной для определения путей, которыми ВИЧ не передается.

В судопроизводстве факт гомосексуализма был трудно доказуемым, однако обнаружение сифилитического первичного шанкра прямой кишки у мужчин выдавало принадлежность больного к гомосексуальной группе. Венерологи, конечно, это знали. Один молодой врач вызвал по моей просьбе на прием пару подозреваемых в гомосексуализме пациентов. Там я впервые увидел этих людей, которые вовсе и не отрицали своего гомосексуализма, но уклонились от выдачи источников своего заражения сифилисом. Один сказал, что «заразился сифилисом от неизвестного милиционера на Казанском вокзале» (как оказалось потом, это была отнюдь не фантастичная версия). Они согласились даже сдать анализы на СПИД, так как уже что-то слышали об этом, что меня несколько удивило. Мы хотели продолжить работу, но на следующий день коллеги доктора устроили ему выволочку за то, что он вызвал «их» пациентов. Оказалось, что дерматологи, как и наркологи, также очень дорожили «своими» пациентами. Сифилиса в 80-е годы в России было очень мало, буквально по нескольку человек на доктора. Некоторые из венерологов утверждали, что сифилис вылечить практически невозможно, единственным доказательством излечения может быть только повторное заражение (повторная клиника первичного сифилиса), поэтому пациент должен у них наблюдаться всю жизнь. Ну а пациентам-гомосексуалистам приходилось расплачиваться не только за лечение, но и за конспирацию.

По-настоящему мне помог провести первое обследование на ВИЧ московских гомосексуалистов работавший тогда (и, надеюсь, продолжающий работать) в известной больнице им. В.Г. Короленко Л.М. Топоровский, который, как оказалось, даже написал целую диссертацию о сифилисе у мужчин-гомосексуалистов! Мы стали регулярно получать от него материалы этого контингента, но и среди гомосексуалистов Москвы признаков ВИЧ-инфекции не обнаруживалось.

Так прошло более полугода, мы обследовали уже сотни тысяч сывороток и.... ничего! Иногда попадались сыворотки, дававшие слабую реакцию в ИФА, но все-таки они оказывались недостаточно специфичными. Другие институты были не более удачливыми, если не считать, конечно, детей с иммунодефицитом, обнаруженных сотрудниками Институтом иммунологии. Не обнаруживались антитела к ВИЧ, не удавалось выделить вирусы от больных лимфопролиферативными заболеваниями, многие из которых тогда связывали с ретровирусами.

Создавалось впечатление, что СПИД – это действительно какая-то мистификация американцев. А между тем ВИЧ-инфекция уже была рядом.

Как я уже отметил, клиническая база ЦНИИЭ располагалась в КИБ № 2 г. Москвы. В то время все сотрудники больницы, нескольких кафедр инфекционных болезней, базировавшихся на территории КИБ № 2, и ЦНИИЭ работали в тесном сотрудничестве, вместе писали научные статьи, постоянно собирались на общие конференции, на которых обычно председательствовал ВИП, и поэтому все были в значительной мере сенсибилизированы на поиск ВИЧ-инфекции. Клинические ординаторы и аспиранты института по очереди несли ночные дежурства в разных корпусах больницы. И вот однажды наш ординатор Дима Габрилович увидел в одном из отделений тогдашнего 7-го больничного корпуса (именно там теперь расположен Московский городской центр СПИД!), африканского студента с пневмонией, который показался Диме больным СПИДом. Уж не знаю, почему Диме пришла такая мысль, так как ничего уж очень типичного для СПИДа у этого пациента не было. Возможно, он взял кровь на всякий случай, а уж потом придумал, что сделал это специально. Или же у него действительно сработала интуиция? В последствие Дмитрий Габрилович успешно защитил диссертацию по иммунологии, много сделал для укрепления нашей иммунологической группы, но в начале перестройки уехал в США, где, как говорят, удачно продолжает карьеру ученого.

Кровь подозрительного пациента пошла в работу с остальными сыворотками, взятыми от разных пациентов, и через пару дней Зоя впервые увидела на планшетке для ИФА «резко положительную реакцию» на антитела к ВИЧ. Сомнений уже не было – это то, что мы ищем!

Я сразу побежал в 7-й корпус и (о разочарование!) оказалось, африканца уже выписали. Да, у него была какая-то «пневмонийка», но ему стало лучше. На обложке истории болезни значилось, что он студент ВПШ, т.е. Высшаей партийной школы. Я доложил ВИПу о ситуации и он тут же стал искать эту самую ВПШ. Мы, невежественные в партийных делах люди, были уверены, что Высшая партийная школа в СССР одна-единственная, что-то уникальное, но скоро выяснилось, что их в Москве 3 или 4, но ни одна из них не называется ВПШ, а кроме того, ни в одной из них не учится никакой «Африка З.». В то время еще шла холодная война, и такие странные вещи могли иметь простое объяснение: товарищ – «секретный», тем более что такое имя может быть только псевдонимом.

Еще раз повертев историю болезни в руках, я обнаружил, что увидев слово «ВПШ», я не обратил внимания на адрес места проживания пациента. Название улицы показалось подозрительным – «ул. Тихая, д. 30». В то время Яндекса с картами еще не было и в помине, карты города были неточны, (это все еще делалось с целью, чтобы вражеские танки не прошли, хотя все давно сфотографировали из космоса). Поэтому мы с ВИПом сели в машину и поехали искать место по этому адресу куда-то в Кузьминки. В этот день выпал снег, и когда мы подъехали к дому 30, то не обнаружили ни входа, ни вывески. Более того, вокруг дома на снегу не было ни следочка. В окнах были видны какие-то спортивные снаряды, движения не отмечалось. Родилась очередная конспиралогическая версия: «Это разведшкола!»

Уж не знаю, у кого ВИП выяснял этот вопрос, но оказалось, что ни в каких разведшколах Африка З. не числится, а на улице Тихой расположена не ВПШ, а всего лишь Высшая школа профсоюзного движения, сокращенно: ВШПД. Просто сестра, заполнявшая историю болезни, пропустила одну букву. Мы же, увлекшись конспирологией, не нашли входа в здание, который располагался внутри открытого двора в центре здания, к которому вел только узкий проезд, а отсутствие следов после снегопада было чистой случайностью.

Приехав в ВШПД, мы узнали, что пациенту вновь стало хуже и его вчера опять отправили к нам в больницу. Ректор этого ВУЗа, весьма интеллигентный грузин, был чрезвычайно озабочен обнаружением среди своих студентов «страшной болезни». Оказалось, что Африка совсем недавно приехал в Москву на краткосрочные профсоюзные курсы. По мнению ректора, африканские товарищи часто отправляли в СССР своих больных руководителей под предлогом учебы, а на самом деле для того, чтобы они немного подлечились и окрепли.

Мы с ректором наметили программу тотального обследования сотрудников и учащихся «школы». Мне это надо было для того, чтобы окончательно удостовериться, что ВИЧ бытовым путем не передается, а ректору – чтобы успокоить сотрудников.

После этого мы поехали назад в КИБ № 2, а пока ехали, Африку перевели на боксовое отделение и поместили в отдельный бокс. Перепуганный персонал уже надевал противочумные костюмы, и мне пришлось слегка заставить себя не надевать маску, когда я вошел внутрь бокса. Передо мной сидел хорошо сложенный, спортивного типа крепыш, как я потом выяснил, довольно типичного для африканских племен северной части Южной Африки сложения, с довольно приятным и мужественным лицом. Сейчас, больше зная о ЮАР, предполагаю, что он был из одного с Н. Манделой племени коса. Я рассказал ему, что у него ищут неизвестную инфекционную болезнь, против чего пациент не возражал, и стал расспрашивать его о жизни.

Африка, которому было около 30 лет, родился в ЮАР, но в ранней молодости выехал за границу, чтобы вести освободительную борьбу против апартеида. Долго жил в Замбии, Зимбабве, Ботстване. 6 лет провел «в буше», участвуя в партизанских операциях против войск ЮАР. Сидел в тюрьме, кажется, в Замбии. Наркотики не употреблял, о гомосексуальных связях не имел представления, что такие вообще возможны. А вот женщин любил. При упоминании о женщинах заулыбался всеми зубами: «Ледис? Да-да, много «ледис» в Замбии, Зимбабве и везде». Это, конечно, противоречило генеральской версии, и кто-то даже стал развивать идею, что, «наверно, его в тюрьме изнасиловали». Но мне не поверилось, что такого крепкого бойца можно изнасиловать. Лишь в последнее время он стал чувствовать слабость и не мог даже заниматься спортом, хотя и упорно заставлял себя (не исключаю, что этим он ухудшил свое состояние). По причине плохого самочувствия с русскими «ледис» он еще не встречался.

Мы нашли у него сильное увеличение всех групп лимфоузлов, которые были местами болезненны, увеличенную селезенку и печень. В легких на рентгене признаки острой пневмонии отсутствовали. В крови была лимфопения, причем Т4-клеток было 8, а Т8 – 6, то есть иммунная система была полностью истощена. У больного было явно септическое состояние. Однако из крови выделяли только Acenetobacter, считавшийся тогда сапрофитом. Нина Васильевна Астафьева, много лет работавшая на боксовом отделении и бывшая «асом» по диагностике «неизвестных болезней» у попадавших туда иностранцев, утверждала, что ничего подобного раньше не видела.

В Минздраве состоялось совещание по поводу этого больного, однако Р.В. Петров как представитель «головного института по проблеме» заявил, что никакого СПИДа тут нет. Во первых, соотношение Т4/Т8 у пациента составляет 8 к 6, то есть 1,3, а всем известно, что главное в СПИДе – это, конечно, инверсия этого соотношения, которое должно быть меньше 1,0. Во-вторых, у больного нет ни типичных оппортунистических инфекций, ни опухолей. Значит это не СПИД.

Но ВИП в присутствии собранного им большого консилиума торжественно записал в историю болезни Африки диагноз ВИЧ-инфекции и СПИДа и, как подтвердило дальнейшее, был совершенно прав. Со временем выяснилось, что при ВИЧ/СПИДе имеет значение только снижение количества Т4 (СД4), а их количество у нашего пациента было так малó, что соответствовало финальной стадии заболевания. А вот повышение количества Т8, которого у Африки не было, встречается не всегда. Acenetobacter со временем был признан вполне обычным оппортунистическим агентом, выявляемым примерно у 0,5% больных СПИДом в США. Но тогда мы всего этого не знали, так как наблюдений было собрано еще очень мало.

Для нас же никаких сомнений в том, что у больного действительно СПИД, уже не было, тем более что состояние больного постоянно ухудшалось. Но нам необходимо было понять, что все-таки с ним происходит. Дело осложнялось тем, что СПИДа тогда все доктора уже боялись как огня. Сначала-то никто не верил, что мы нашли настоящего больного СПИДом, но потом поверили и забоялись. Никто не хотел делать больному стернальную пункцию для взятия костного мозга. Пришлось это делать мне вместе с Андреем Фроловым, который тогда курировал это отделение от кафедры инфекционных болезней стоматологического института, которой тоже заведовал ВИП. Делал я стернальную пункцию впервые и так нервничал, что умудрился обрызгать пунктатом (несомненно, кишащим вирусами!) и себя и Фролова, что было особенно неприятно. Долго же мы отмывались потом спиртом снаружи и изнутри! Но страхи оставались, ведь тогда достаточной статистики заражений при оказании медицинской помощи еще не собрали. В то время все врачи, контактировавшие с Африкой, чуть ли не еженедельно по собственной инициативе обследовались на ВИЧ. А мы с Фроловым еще долго ежедневно проверяли у себя лимфоузлы. Страхи прошли со временем, когда стало ясно, что ВИЧ просто так не заражаются.

И для биопсии лимфатического узла не нашлось ни одного хирурга, кроме моего свояка Володи Богданова, которому мне пришлось ассистировать. Он по натуре искатель приключений, бесстрашно нырял в глубины моря, восходил на вершины и пересекал льды Антарктиды, но ту операцию вспоминает до сих пор. Впрочем, надеюсь, что эта операция подняла его рейтинг храбреца среди коллег и друзей.

Лимфоузел, биопсию которого мы взяли, на вид был сильно видоизменен, какого-то сиреневого цвета и грубой фактуры. Но материалы, которые мы передали знакомым «специалистам», показались им неизмененными (теперь я не уверен, что они их действительно исследовали). Позднее возникла версия, что лимфоузлы-таки были поражены саркомой Капоши. Это весьма правдоподобно, так как саркома Капоши без кожных проявлений при СПИДе встречается нередко. Это могло быть причиной сильной болезненности лимфоузлов у Африки, которую мы впоследствии у других пациентов наблюдали редко. Однако заключения патологоанатома, который, якобы, поставил диагноз саркомы Капоши через некоторое время после смерти Африки, я лично так и не видел. А это могло бы быть несомненным доказательством СПИДа!

В общем, от чего надо было лечить Африку, мы так до конца тогда и не поняли. Кроме разных антибиотиков попробовали все популярные тогда неспецифические подходы вроде облучения крови ультрафиолетовыми лучами, вводили иммуноглобулин, переливали кровь. Обычно после очередной процедуры состояние Африки вроде становилось лучше, но потом оно снова ухудшалось. Помню, когда Африке переливали кровь, одна доктор неудачно пошутила: «Вот Африка, тебе перелили кровь белого. Теперь побелеешь». Мне пришлось потом полдня его успокаивать, убеждая, что у всех людей кровь одинаковая. Это было, несомненно, испытанием для него, так как он всю жизнь боролся против белых. При этом самочувствие его все ухудшалось, и он, надо думать, был уже не самого лучшего мнения о своих врачах, и даже мог предполагать, что именно эта «белая» кровь его и погубила.

ВИП, когда дело становится плохо и непонятно, всегда назначал преднизолон, что я лично счел плохим прогностическим признаком. На фоне преднизолона Африке опять стало немного лучше, но ненадолго, и через несколько дней он скончался, проявив перед лицом смерти большое мужество.

Любопытно, что у Африки наблюдалась криоглобулинемия, которую некоторые связывают с активацией плазматических клеток, и тут ВИП вспомнил, что наблюдал очень похожую клиническую картину у одного руководителя из Северной Африки, скончавшегося «от неизвестной болезни» за пару лет до описываемых событий. Сейчас мы можем допустить, что смерть того пациента от ВИЧ-инфекции была вполне вероятна, но тогда никаких материалов для исследований найти не удалось.

Вскрытие тела Африки визуально показало только картину септического состояния, все ткани и органы были отправлены на дальнейшие исследования. Тело Африки из соображений безопасности сожгли. Товарищи, которые считали его выдающимся деятелем, забрали его прах и пообещали похоронить в аллее героев после победы над апартеидом. Через несколько лет они действительно победили, но был ли похоронен Африка З. с надлежащими почестями, мне пока выяснить не удалось. А современная страшная эпидемия ВИЧ/СПИД в Южной Африке началась уже после этой победы, сыгравшей в плане распространения ВИЧ роковую роль: прекращение войны и открытие северных границ ЮАР привело к массовому распространению ВИЧ среди чернокожего населения. Ох, уж эти причинно-следственные связи!

Гибель Африки была первой увиденной нами смертью от СПИДа, первой в будущей бесконечной череде смертей. Мы все были потрясены: к нам пришел пациент вроде бы не в самом худшем состоянии, но, несмотря на все наши усилия, в течение месяца скончался. Все, что писали американцы о неизлечимой болезни, оказалось правдой!

Лишь ВИП не терял энтузиазма и размышлял о том, что мы сделали неверно и что могли бы предпринять для лечения таких больных в будущем.

К тому же выяснилось, что Зоя обнаружила антитела к ВИЧ еще у 2 африканцев из сотни обследованных иностранных учащихся с того же курса ВШПД.

3% процента ВИЧ-позитивных?!

Явно начиналась новая эпоха.